Источник: news.tut.by

«Металлические предметы выкладываем для проверки, мобильные телефоны сдаем». Железный голос хрупкой девушки-сержанта звучит как руководство к действию. Короткий звуковой сигнал и характерный скрип массивной железной двери. На два с половиной часа говорим свободе «до свидания!» В шутку, конечно. Но с серьезными лицами. Сопровождают нас временно исполняющий обязанности заместителя начальника колонии по исправительному процессу, идеологической работе и кадровому обеспечению Дмитрий Дылевич и начальник отдела исправительного процесса Сергей Городнов.

25 ноября колония отметит уже 47-й день рождения.

Начальные две недели своего срока заключенные проводят в карантине. Если на свободу — с чистой совестью, то в колонию — с хорошим здоровьем. Насколько, конечно, это возможно, учитывая биографию заключенных. Кстати, как правильно: заключенных или осужденных?

— Правильно — «осужденных», — поясняет Дмитрий Дылевич. — В свою очередь они обращаются к нам «гражданин начальник».

Иногда только в карантине удается выявить те или иные заболевания. Живет себе гражданин, попивает, подворовывает, а потом попадается и — бац! За судебным приговором следует врачебный. Иногда куда более жесткий: ВИЧ-инфекция. С таким диагнозом в колонии сегодня около двух десятков человек. ФИО инфицированных другие осужденные знать не должны. Понятие «врачебная тайна» применимо и здесь. По словам моего собеседника, риск подхватить вирус от своего зараженного сокамерника равен нулю. Разумеется, при соблюдении правил гигиены.

Это сладкое слово «амнистия»:

Сейчас в колонии содержатся 2 133 человека. Это чуть меньше количества мест, на которое рассчитано учреждение. Но это сегодня. Раньше количество осужденных выходило за три тысячи. Сокращение произошло по многим причинам. Благодаря изменениям в законодательстве и амнистиям.

— Вопрос об досрочном освобождении по закону рассматривается в отношении каждого осужденного, — рассказывает Сергей Городнов. — Впервые это происходит по истечении половины срока. По закону мы должны его рассмотреть. В последнее время к этому вопросу мы стали подходить особенно осторожно. Ведь говоря «да» досрочному выходу человека на свободу, администрация колонии берет на себя ответственность за его дальнейшее поведение. И не всегда наши ожидания оправдываются . За полтора года двое из 150 «условно-досрочных» вновь вернулись в места лишения свободы.

Шесть лет, одиннадцать, двадцать. Сроки заключения — как целые вехи в биографии человека. Исправительная колония № 2 — учреждение, где содержатся не только карманники и мелкие жулики. Добрая половина контингента — люди, прошедшие если не огонь и воду блатного мира, то изрядно понюхавшие криминального пороха.

«Линия жизни становится точкой»

Заходим в помещение одного из отрядов. Если бы не пятачок у входа, огражденный сеткой, используемый в основном как место для курения, можно подумать, что очутился в казарме. Двухъярусные аккуратно заправленные койки, тумбочки. Туалет в коридоре, общий на несколько спальных помещений. Присутствие сотрудников учреждения в военной форме только усиливает армейское ощущение.

Все разбивается о форму самих «постояльцев». Хотя она уже давно не соответствует фольклорному «…друзья в полосочку», но и до цивильной одежды ей далековато. Черная униформа, на ней нашивка с фото, фамилией и статьей, по которой осужденный отбывает наказание. Будем знакомиться.

Осужденный Владимир Иванович Талай находится здесь уже четвертый год. До этого несколько лет пришлось провести в следственном изоляторе. Слишком уж громким было то уголовное дело, слишком уж большие чины оказались к нему причастны. Что говорить, если и сам Владимир Иванович в той, прошлой, жизни имел почти все: звание полковника, неплохую должность в Министерстве обороны, солидное положение в обществе. Все рухнуло в один момент. Две статьи Уголовного кодекса — злоупотребление служебным положением и взятка. И один срок. На свободу осужденный Талай выйдет только в 2016 году. На амнистию и УДО рассчитывать не приходится. Слишком большой урон насчитало государство — более трех миллиардов рублей. Пока он не будет погашен, о свободе можно забыть. Но думать о перспективах и строить планы никто не запретит. Даже когда тебе 60. Тем более, когда ждут.

— На свободе осталась семья. Жена, дети, внук. Осознание этого здесь очень помогает. Когда выйду, возможно, еще внуки появятся. Вот и буду заниматься их воспитанием. На пенсии ведь жизнь только начинается.

Своя история у каждого из здешних обитателей. Отличаются только действующие лица да статьи Уголовного кодекса. За два с половиной часа, что мы пробыли в колонии, довелось побеседовать со многими осужденными. И каждый, словно под копирку, говорил примерно одно и то же. Суть этих слов проста: самое ценное, что есть у человека — свобода. По-настоящему понимаешь это, когда ее теряешь.

Так рассуждает еще один мой собеседник. Осужденный Сергей Николаевич Стешиц прислуживает в здешней церкви. Изготавливает свечи, штудирует религиозную литературу. Находиться в колонии ему до 2019 года. Почти семь лет он уже отсидел.

Скоро можно будет ходатайствовать о сокращении срока. Стандартная, в общем-то, история, коим несть числа в криминальной хронике. «После совместного распития… травмы, несовместимые с жизнью». Сейчас ему 42. На вид… А впрочем, какая разница, сколько. Молодости и здоровья эти места еще никому не прибавляли. В таких условиях остается лишь надеяться. На Бога и амнистию.

Право на труд и отдых

На сцене здешнего клуба вовсю идет репетиция. Осужденные музыканты разучивают очередную песню. «Не стреляй в воробьев, не стреляй в голубей…»

Антивоенная лирика Шевчука только по первости в этих стенах воспринимается непривычно. Не гоп-шансон же играть. Далек он от здешней жизни, а если когда и приближается, то тем более не хочется его воспроизводить. Петь о том, что видишь изо дня в день, даже вольный вряд ли станет.

— Клуб у нас хороший, — рассказывает Сергей Городнов. — Сцена редко пустует. То ансамбль свой репетирует, то драматическая студия. Да и из города артисты приезжают. Есть еще библиотека, зал тяжелой атлетики и даже своя студия телевидения.

Почему-то вспомнился Брейвик. Не сам по себе, конечно, а условия его заключения. С личной тренажеркой и ноутбуком. Пусть и без интернета.

— Будь у наших заключенных ноутбуки, Брейвик позавидовал бы, — то ли в шутку, то ли в серьез замечает мой собеседник.

В чем тут схожесть, так это в жестком контроле относительно связи с внешним миром. Мобильные телефоны на территории колонии вне закона. Это не значит, что родные заключенных не пытаются их пронести. Пытаются. Но такие попытки жестко пресекаются. Последний раз мобильник тут был изъят полгода назад.

— Но ведь человек лишается только свободы, почему он должен быть отрезан от своих родных и близких? — наивно интересуюсь у Дмитрия Дылевича.

— Вы не совсем правы. Заключенный может пользоваться телефонной связью. У нас есть свой переговорный пункт с 15 таксофонами. Осужденные приобретают карточки и звонят. Разумеется, в присутствии представителя администрации.

«Санаторные» тона тают, словно осенний снег, едва пересекаем границу между жилой и производственной зонами. Четкое их разграничение не случайно. Мало ли что можно вынести с рабочей территории. Она хоть и небольшая, но всех осужденных обеспечивает рабочими местами.

Есть и те, кто именно тут впервые заработал трудовую копейку, а по освобождении станет дипломированным каменщиком. Или сварщиком. Или мастером швейного дела. По сути, колония находится на самообеспечении. Сама себя обшивает, отапливает, готовит еду. Да еще умудряется зарабатывать, отгружая продукцию для предприятий города.

Труд для осужденных не право — обязанность. Это раньше харчи были казенными. Нынешние преступившие закон люди должны сами зарабатывать себе на хлеб. А также на выплаты по искам, алиментам и прочим финансовым повинностям. В итоге осужденному остается где-то четверть от заработанного. В реальных величинах это 400–500 тысяч белорусских рублей. Деньги переводятся на лицевой счет. С него можно делать покупки в здешнем магазинчике. Самые простые: продукты питания, средства гигиены, сигареты.

Работать должен каждый осужденный. За исключением пенсионеров и инвалидов (они тут тоже есть). Тунеядство приравнено к нарушению режима и карается штрафным изолятором. Нынешний ШИЗО уже не тот. Без бетонных стен и железных нар. Деревянный пол, кровать, стол, умывальник, «удобства». Камерная атмосфера. Окунаться в нее, впрочем, мы не стали.

* * *

Уже на выходе обращаю внимание на дверь с резной табличкой «Комната свиданий». Маленький островок, где можно обнять близкого человека. Поговорить, помолчать или просто подышать одним с ним воздухом. Приезжают родители, дети, жены, невесты. Невест здесь очень ждут. Официально они не родственники, а значит, администрация вправе отказать, но… «Как правило, все невесты впоследствии становятся супругами осужденных, — говорит Дмитрий Дылевич. — Поэтому мы только приветствуем официальное скрепление отношений».

Нехитрый брачный церемониал происходит прямо на территории колонии, на КПП. Без шампанского, но с кольцами, без вспышек камер, но со светом надежды в глазах. Здесь этот свет почему-то особенно ярок.